Юрий Вайс. Биография художника монументалиста

Юрий Прокопьевич Вайс родился 8 ноября 1952 года на севере Казахской ССР. Туда в годы Великой Отечественной войны из Крыма была выслана семья его деда по отцу, поволжского немца из тех, кто уже три столетия считал Россию своей единственной родиной. Мама была русской деревенской женщиной. Детство будущего художника проходило в селе Моховое недалеко от Петропавловска.
Уже в те годы Юрий много рисовал — что-то с натуры, что-то подсказывала богатая фантазия, и казалось, что так было всегда. Леса, снега, сорокаградусные морозы, санки и лыжи; летом — сенокос, грибы, ягоды… А взрослым — трое детей, тяжелейшая деревенская жизнь, натуральное хозяйство, которое тащили на своих плечах мать и отец-кузнец. Отец принял решение перебраться на юг, где жизнь казалась если не раем, то уж точно была легче северной.

Так семья Юрия попала в Таджикистан. В Душанбе он окончил школу, оттуда ушел в армию и с 1971 по 1973 год служил на Тихоокеанском флоте. А вдобавок к служебным обязанностям оформлял клуб и территорию части, рисовал точные карты, поражая своих командиров уникальной безошибочностью своей памяти. Когда вернулся домой, раздумывать над выбором профессии не пришлось: поступил в Республиканское художественное училище им М.Олимова, которое успешно закончил в 1976 году. Были и другие увлечения: в краю фантастических гор, конечно, занимался горным туризмом, и дельтапланеризмом.

Выставки начались с первого курса. Сначала в училище, потом в залах Союза художников — республиканские. А самые талантливые работы попадали на Всесоюзные выставки в Москву. Юрий участвовал в выставках постоянно. Его картины обращали на себя внимание и зрителей, и искусствоведов. В 1982 году он был принят в Союз художников СССР.

У Юрия были интереснейшие командировки, том числе и за рубеж:

1984 год, «Наш современник» — конкурс молодых художников СССР–Чехословакии, групповой портрет, где Вайс заработал первую премию;
1988 год, «6-я международная триенале реалистической живописи», София,  Болгария;
1988 год — групповая выставка, Гамбург, Германия...

Юрий Вайс. «В парке» 1987 г. Холст, масло

Названия живописных выставок кому-то сегодня, может быть, покажутся официальными и политизированными, но это далеко не так. Выставка могла называться «60 лет СССР», а тематика её вбирала в себя всю разнообразную и полнокровную жизнь страны, её историю за этот период, судьбы людей и их дела, природу и даже мечты и фантазии художников. Каждый год живописцу давалась возможность показать стране, на что он способен. Каждый раз демонстрируя свой талант в развитии, удивляя специалистов и любителей искусства живописи нестандартным мышлением, новым подходом к известным темам, экспериментами в области живописной техники, Юрий не пропускал ни одной Всесоюзной выставки. 

Вот некоторые из них:
1983 год — «За мир и социализм», ЦДХ, Москва;
1984 год —  «Изобразительное искусство Таджикистана», ЦДХ, Москва;
1987 год — «Молодость страны», Манеж, Москва; 1988 год «Страна Советов», Манеж, Москва…

Юрий Вайс. «Начало учений» 1985 г. Холст, масло

Но жизнь устроена так, что на долю каждого поколения выпадают свои серьёзные испытания. В 1991-м Союз распался, и в особенно тяжелом положении оказались русские люди, жившие и работавшие в бывших союзных республиках. Из националистической бойни, переросшей в гражданскую войну в Таджикистане выбирался и Юрий со своей семьёй. В России их никто не ждал, более того, своих же русских называли беженцами. Это было страшное время. Полагаться можно было только на самих себя. В такие периоды жизни мобилизуются все ресурсы личности. Юрий Вайс стал архитектором, дизайнером, монументалистом. Всё это, конечно, было  возможно только при наличии таланта и способностей, которые щедро отпустила ему природа.

Сегодня, гуляя по красавице-Москве, в разных её уголках можно полюбоваться монументальными  работами члена МОСХа художника Юрия Вайса.
Это рельеф на фасаде Московской Мэрии на Тверской ул.; воссозданные по фотографиям (без чертежей) паникадила Храма Христа Спасителя; майоликовое панно на фасадах жилого дома в Сеченовском переулке; рельеф фасадов и арки, дизайн ворот жилого комплекса «Новая Остоженка» в 1-м Зачатьевском переулке и многое другое.

«Для меня один из самых важных и трудных этапов создания картины — момент ее зарождения. Первую мысль о будущей картине, первый неясный и какой-то плывущий кадр, только возникший в воображении, бесполезно фиксировать на бумаге. Такие «кадры» привлекают гибкостью форм, способностью изменяться. Будущую картину видишь сначала вспышками: то пульсирующее, нечеткое общее решение, то вдруг — мельчайшие подробности, детали. Но постепенно живой поток воображения проясняется, ритмически выстраивается, и кажется, что приходит нужное решение, не статичное, а уже живое, но, увы, на бумаге — это еще мертвая схема.

Нельзя сразу переводить в эскиз то, что рождает, казалось бы, готовым воображение, надо пройти весь трудный путь от первого эмоционального толчка до ясного выверенного композиционного решения красками на холсте, то есть решить цветом композицию, эмоционально созвучную моей теме. Надо как бы позволить цвету, еще не скованному формой, максимально «выразить себя». Он сам уточнит и изменит композицию. Когда тема, наконец, определилась в цветовом ритме, ищу детали картины. Они никогда насильно не втискиваются в первоначальное цветовое решение, наоборот, оно само подсказывает и создает эти детали.

Расплывчатость пятен и случайность их контуров дает возможность в какое-то мгновение увидеть в их сочетании уже нечто новое. Часто это бывает неожиданно, будто случайно. Но это не так. Воображение и материал помогают, подстегивают друг друга. И на холсте прокручивается масса вариантов. От некоторых что-то остается, многие отбрасываются целиком, но постепенно эти наслоения рождают единственно устраивающую меня композицию.

Таков процесс моей работы, если его вообще можно объяснить словами.»

Юрий Вайс

Статьи об авторе

Марина Некрасова — «Я не боюсь высоты»

Марина Некрасова — «Предисловие к сборнику акварелей "Моя Азия"»

Владимир Серебровский — «Предисловие к каталогу работ Юрия Вайса»

Александр Якимович — «Битва на склоне горы»

Александр Якимович — «Молодые художники 80-х»

«Я не боюсь высоты»

Юрий Вайс принадлежит к тому поколению художников, которые пришли в искусство в конце семидесятых. Его живопись известна в стране и за рубежом; он — лауреат всесоюзных и международных выставок. Работы Юрия Вайса приобрела в свое время Государственная Третьяковская галерея, многие музеи российских городов и столиц союзных республик, коллекционеры Германии, Франции, Португалии.

Большую часть жизни художник работал в Средней Азии, в Таджикистане. Неповторимая духовная аура этих мест навсегда пронизала творчество живописца, придала его произведениям особый колорит, обогатила европейскую школу необычным, неординарным взглядом на окружающую жизнь. Развал СССР выбил почву из-под ног миллионов наших сограждан, но особенно тяжело пришлось в этот момент творческим людям.

Пройти эту проверку пришлось всем. Выйти из нее, не изменив себе и своему делу, — удалось немногим. Что в такие времена думает и чувствует творческий человек, как его испытывает на прочность жизнь и судьба — об этом рассказывает член Союза художников СССР — России Юрий Прокопьевич Вайс. Весной в одном из залов Центрального Дома художника в Москве откроется его персональная выставка. А до этого вы можете полюбоваться гигантскими люстрами Храма Христа Спасителя, которые без чертежей восстановил Юрий, монументальным панно на фасаде московской мэрии на Тверской, рельефами и майоликой, которые украшают уже не одно московское здание и которые аряду со многими другими работами являются частью творчества Юрия Вайса в его уже «московский» период.

 

−✧−

 

«Я задумываюсь и окидываю мысленным взором свою жизнь, свой, как это принято говорить, творческий путь... Поколение пятидесятых, мы выросли и сформировались в стране СССР, название которой — уже история для сегодняшних мальчишек и девчонок, для моего четырнадцатилетнего сына.

И вдруг я понимаю: чистое творчество закончилось в советское время. Творческий процесс прервался в тот самый момент, когда распался Союз. Навсегда прошли поистине сказочные времена огромных выставок. Множество людей заботилось о том, чтобы выставка состоялась, чтобы залы были светлые, чтобы участники съехались со всех концов страны, платили командировочные. Теребили художников, чтобы они вовремя представили работы. Сейчас просто греет душу воспоминание о том, что отсутствовала всякая коммерческая подоплека в нашем деле. 

О покупке работ начинали помышлять, уже много лет проработав, выставляясь. Может быть, купит Министерство культуры, какой-нибудь музей, Союз художников. Это были мысли второго, а то и третьего плана. Царило настроение творческих критериев, здоровый соревновательный дух. Художник видел и чувствовал, что его деятельностью интересуется и власть, и пресса, и искусствоведы. Работа проходила профессиональный выставком, и, выставив ее, ты ощущал определенную ответственность.

Кто сейчас будет обсуждать чью-то выставку? Тогда она вызывала профессиональный интерес, картины показывали не за деньги. О работах художника спорили, хвалили, ругали, это была творческая среда, без которой мы все задыхаемся сегодня.

Да, государство нас в чем-то ограничивало. Для художника важно, находясь в определенных рамках, выразить то, чтр думаешь и чувствуешь и каноны позволяли это делать в полном объеме и оставаясь в рамках искусства. Великое египетское искусство, имея жесткие ограничения на протяжении тысяч лет, позволяло художникам, скульпторам создавать шедевры, с которыми ничто не может сравниться... Нет канонов — нет почвы под ногами художника, нет фундамента, на котором он может создавать свое личное, только ему свойственное.

..Самое страшное для искусства, я думаю, — это когда нет критериев его оценки. Или они такие: чем хлеще — тем больше привлекает внимание. Автор готов на любые выверты, на все готов ради этого. Поломали ту «линейку» со шкалой, которая давала возможность объективно оценивать. Обдумывая то, что с нами происходило, с высоты сегодняшнего опыта, понимаешь, как захватывает человека общее настроение в стране, в обществе. Приход к власти Горбачева, мнимо свободные разговоры и действия — все это захлестывает, и в этом шквале эмоций гаснут, тонут отдельные умные, трезвые голоса — да что же вы делаете?.. Художник не может не отражать того, что происходит в умах и настроениях общества. Скорее даже он начинает ощущать грядущие перемены раньше других каким-то подсознанием и чует какую-то опасность, но еще не может выразить ее.

Юрий Вайс. «Открытие» 1986 г. Холст, масло

Я написал тогда картину «Открытие»: толпа ждет, когда с памятника сдернут покрывало. Реакция, настроение ожидающих: вытянулся строй чиновников — такой несколько прямолинейный ход... Сейчас спадет ткань — и вот новый вождь, новый кумир. От него поступят новые идеи, приказы... Многие уже готовы выполнять их. А ведь перед ними — кот в мешке! Люди из народа изображены в скептическом настроении: кто-то отвернулся, уходит, разговаривает с соседом, у кого-то совсем обреченная поза... Ничего хорошего от «кумира» народ не ждет. Это было мое сомнение, мое неверие на уровне подсознания в правильность пути только что пришедшего «вождя».

Чуть позже появилась картина «Час гражданской обороны» (Обе работы сегодня в Третьяковской галерее). Хотя когда я отправлял ее в Москву, мне говорили: «Тебя посадят!» Тогдашняя болтовня о разоружении, что будто бы уже и нет противника, соперника, а армия не нужна — не напоминают ли они своей предательской окраской сегодняшнее? Если бы мы могли заглянуть вперед тогда, мы увидели бы, во что реально воплотились эти слова, во что превращена наша «непобедимая и легендарная»… В картине «Час ГО» — усталость от ожидания войны, от постоянной перспективы войны. И если она случится, мы все будем жить вот в таком подвале-бомбоубежище, наденем вот такие одинаковые защитные костюмы, противогазы... И все это может произойти из-за каких-то идеологических разногласий — то есть система будет утверждаться таким вот образом?.. Может быть, эти мысли — об изжившей себя идеологии, которая не попыталась найти новую форму.

«Старые мишени» — разговор о том же противостоянии, о третьей мировой. Художник, который обновляет мишени, швея, изготовляющая солдатскую форму, рабочий на оружейном заводе — это все как бы момент, когда мы тренируемся, стреляя по мишеням. С другой стороны идет такая же тренировочная стрельба. Обновляя мишень, ты соучастник, и твоя спина — тоже мишень. И уже не только ты, но и природа, весь мир, который простирается за стрельбищем. Но есть ли такая идеология, ради которой можно взять и уничтожить миллионы?..

Юрий Вайс. «Старые мишени» 1986 г. Холст, масло

..И вот распад страны, разрушение. Какие выставки!.. Тут встал другой, неведомый доселе вопрос: как выжить? Как прокормить семью? Вот так проходит время творческих дискуссий, вернисажей, творческих командировок... Где нянька-государство? Нет его! Долгожданное свободное плавание! Многие ли уцелели в его волнах за эти десять лет? Иных уж нет, а те... кто водит школьный автобус в Америке, кто малярничает в Париже. Роскошная свободная жизнь... Навсегда вычеркнуты из нее холсты и краски. Немногим лучше участь торговцев собственными живописными произведениями на Крымской набережной и всех прочих улицах городов все еще огромной страны.

Страшными и тревожными были девяностые годы для тех, кто жил в Средней Азии. Страна как бы сжалась, внезапно уменьшилась в размерах, и многие миллионы русских людей оказались брошенными на произвол судьбы. У нас на глазах заканчивался еще один этап истории, который назовут, может быть, советской цивилизацией.

Картины да и сами художники оказались никому не нужны. Что делать?.. Ведь у всех есть семьи, дети, родители: То, что сделали с нашим обществом и с творческими людьми, в частности, — все равно что едва умеющего плавать человека выбросили за борт в бушующее море. И началось выживание в жестких условиях, о которых никто не имел представления. Многое стало зависеть от случая, от стечения обстоятельств — ведь ориентиров не было никаких. Времена, когда мы могли позволить себе роскошь сугубо творческой жизни, прошли безвозвратно.

Я организовывал в Душанбе предприятие — художественное, даже давал работу коллегам, которым негде было заработать на хлеб... Но в 92-м к власти пришли исламисты, и все наши усилия по выживанию оказались бессмысленными — европейцам отныне нечего было делать в Средней Азии. И вот моя семья уже улетает навсегда из города, который мы все так любили, из города роз и фонтанов, художников и поэтов, чинар и винограда... города, где в перспективе каждой улицы — могучие снежные вершины... А я везу наш скарб, книги и картины товарным вагоном, и это «путешествие» может сравниться с войной, с отправкой в лагерь — в общем, с тем, о чем мы только читали до этой поры в романах и мемуарах... Тысячи таких вагонов едут из Средней Азии в Россию, и кому-то этот прогон стоит жизни, а Россия нас совсем не ждет, она тоже враждебна к своим же русским людям...

Не лучшая участь постигает моих таджикских коллег. Их биографии, как художников, заканчиваются вместе с советской властью. В маленькой республике, где навязывается возвращение к исламу, вообще нет места художнику, воспитанному в европейских традициях. Нет и художественного рынка, который стихийно складывался тогда в крупных городах России.

Сегодня я могу сказать: да, я увидел, что такое гражданская войны в теперь уже чужой стране; я понял, что такое эмиграция... В сорок лет начинал с нуля вместе с семьей жизнь в холодной и равнодушной России, которую считал и считаю, несмотря ни на что, своей родиной. И все-таки как художник я сформировался в Средней Азии; я благодарен этим краям и не смогу никогда их забыть или разлюбить. Земля не виновата в том, что творит на ней человек. Горы, люди и их одежды, животные, жара, пыль, солнце... неторопливое течение жизни — и вдруг обвал, грохот водопада, оползень — не зевай путник! — и опять жара, белая дорога, долгая, нескончаемая до поворота, за которым шумит синяя ледяная речка... Резкое наступление ночи, огромные звезды, цикады и — ни ветерка... 

Это все — палитра художника. Оторвешься от нее — погибнешь, исчезнешь, растворишься. Отнимают у тебя все это насильственно — все равно все это остается твоей легендой. Ты начинаешь вспоминать, фантазировать на эту тему. Сочинять, возвращаясь к той любви и боли, которая и питает наше творчество. И в какой-то момент ты как бы переносишься в известные тебе места — Варзоб, Рамит, Тавильдара — одни названия которых как бы включают нужную тебе картинку, создают нужную атмосферу. И нет ничего хорошего для России в том, что она отдала эти земли, отрезала от себя эти культуры, обеднела без этого взаимопроникновения искусств восточных и европейских... Мы встречаем в горах старика, идущего босиком по пыльной дороге в трех чапанах, в чалме, вот он тяжело опирается на палку, а в поясной платок увязан кусок лепешки — это мы встречаем еще и тысячи лет, идущие вместе с ним... Я не отвернусь и не откажусь от этого, набранного всей жизнью впечатления, настоящего богатства — я им воспользуюсь и сейчас, и, надеюсь, в дальнейшем и, уверен, плоды этой работы будут интересны многим. Вот что еще важно: что- то домысливаешь сегодня, а что-то понимаешь только сейчас, на том огромном невозвратном расстоянии, которое разделяет прошлое и будущее. Вдруг здесь, в Москве, ощущаешь, насколько ты богаче как творческий человек, познавший и западную, и восточную сторону жизни, поживший ею, измененный ею навсегда. Вот так получается, что потери обогащают нас, дают возможность оценить жизнь совсем с другой точки зрения. «Когда б вы знали, из какого сора растут стихи..» — писала Ахматова и была совершенно права. Этот «сор», тяжелый период жизни — он и ломает, и обогащает. И если справился — все вновь приобретенное душевное богатство проступит в твоих картинах.

... Десять лет, которые ушли на проблемы, не связанные с живописью, когда приходилось заниматься ею лишь урывками, когда не было ни стабильной крыши над головой, ни мастерской, ни стабильного заработка — и проклинаешь эти годы, и понимаешь, что тем не менее они дали тебе что-то важное с человеческой точки зрения.

Годы перелома страны очень конкретно, явно, даже жестоко указали на такой момент: гибельным для художника может оказаться приверженность к одному единственному жанру. А жизнь вдруг требует: умей делать все! Чистое искусство нигде в мире не является источником заработка, необходимого для нормального существования. А ты будь и скульптором, и архитектором, и керамистом, и дизайнером... От тебя ждут и чертежи, и эскизы, и проекты, и майолику, и Бог знает что еще. Оглядываясь на последнее десятилетие, могу сказать: у меня это получилось. Я работал как архитектор и дизайнер, как скульптор и живописец; я обжигал керамические плитки и проектировал интерьеры, создавал майоликовые панно и лепил рельефы для фасада московских домов, участвовал в Международных салонах-выставках в Центральном Доме художника на Крымской... Я работал в такой малоосвоенной технике живописи, как монотипия, и писал акварели. И все мне было интересно, вот только времени мало всегда. Я понял: ремесло должно быть в руках художника, это тот спасительный круг занятий, который не даст пропасть ни в какие, даже самые тяжелые времена. Жестокая жизнь, но она расставляет все точки на «и»: «халява», которой многие пробавлялись в начале 90-х, уже давно не проходит. Работать надо много и качественно.

В этот период «осваивания ремесел» мне повезло: я стал автором рельефа на фасаде московской мэрии на Тверской — это была замена советской символики на российскую историческую. Ну и, конечно, работа на воссоздании Храма Христа Спасителя. Не сохранилось чертежей больших люстр-паникадил, и мне пришлось их восстанавливать по старым фотографиям. Это работа заняла почти два года. Я делал не только рисунки паникадил в целом и их деталей, но чертежи каждой детали и их модели... Нельзя было допустить ни малейшей ошибки: множество деталей собирались в единую конструкцию на жестком каркасе, и если бы какая-то часть «не пришлась» после того, как люстру уже отольют в бронзе, позолотят и начнут сборку — это была бы катастрофа... Учитывая огромные размеры этих люстр — десять аршин или семь метров десять сантиметров и два сорок в диаметре, — можно понять, какая это была ответственная и напряженная работа. Нам всем, участникам работ по воссозданию храма, подарили потом памятные книги по истории Храма Христа Спасителя — не забуду ощущения, что я прикоснулся, к российской истории. Это, конечно, большая удача и подарок судьбы.

И вспоминается вот что. Во время работ по воссозданию храма планировали осуществить такой проект: перекинуть мост от храма на остров. Главный архитектор поручил мне нарисовать островную часть, куда мост должен был опереться. Как это сделать? Я забрался на самый высокий башенный кран, возвышавшийся над стройкой, прошел по стреле, сел, свесив ноги, и принялся рисовать. Увлекся так, что не сразу услышал крик крановщицы, вернувшейся с обеда: «Да они сумасшедшие, эти художники!»..

Не отрицаю — есть немного. Но я высоты не боюсь.»

Записала Марина Некрасова
Член союза писателей СССР

Предисловие к сборнику акварелей «Моя Азия»

Юрий Вайс принадлежит к поколению художников, которые пришли в искусство в конце семидесятых. Немалая часть жизни прожита в Средней Азии, в Таджикистане. Неповторимая духовная аура этих мест пронизала творчество художника, придав его произведениям особый колорит: европейская школа обагатилась «азиатским» взглядом на жизнь. Можно сказать, что Азия и сформировала художника окончательно, и никогда не сможет он забыть, разлюбить и отринуть эти края, что бы ни произошло. 

Горы, восточные люди и их одежды, животные, пыль, жара, солнце... Неторопливое течение жизни и вдруг обвал, грохот водопада, оползень — белая дорога, долгая, нескончаемая, до поворота, а он обрывается в пропасть, по дну которой шумит синяя ледяная речка... Резкое наступление ночи, огромное звезды, цикады и — ни ветерка ... 

Это все — палитра художника. Оторвешься от неё — исчезнешь, растворишься. Отнимут у тебя всё это насильственно — оно останется твоей легендой. 

И вот, создавая новые полотна, художник вспоминает, фантазирует на эту тему, возвращаясь к той любви и боли, которая и питает творчество. И в какой — то момент он как будто переносится в дорогие сердцу места, и музыка их названий — Варзоб, Тавильдара, Искандеркуль — «включает» в памяти нужную картинку, создает нужную атмосферу. 

Но Азия — как «лакомство на кончике ножа»... Став духовной родиной художника, она испытывает его любовь на прочность, кроваво и мрачно отрываясь от России, которая несмотря ни на что всегда оставалась и Западом, и Востоком, и от этого никуда не уйти 

Такова в широком смысле тема творчества Юрия Вайса, сумевшего на сломе времени оставаться собой и передать в работах последнего цикла трагедию смутного времени. «Битва» и «Перекати - поле», «Пророк» и «Гадалка», многочисленные и такие разные по замыслу и исполнению «спящие»... Здесь вы не найдете ни одной картины, которая соответствовала бы сложившемуся стереотипу восприятия Востока как яркого и экзотического, сладкого и сказочно красивого мира, где в синее безоблачное небо устремлены снежные горные вершины... Нет, это не туристский, поверхностный взгляд на «восточную сказку» — но и не местный, «замыленный», когда всё вокруг примелькалось и не видится главного.

Центральная работа нынешнего творческого периода Юрия Вайса — огромное живописное полотно «Перекати-поле». Мы носим перекати — поле в сердце, и это не наша воля, не наше желание и не наша вина. Это — судьба. Мы улетаем в никуда, но это ещё не смерть.

Ровная, голая, жаркая земля, взметнувшаяся по краю к небу. Правильные, уходящие в перспективу ряды огромных желто — красно-коричневых шаров колючки — или сплетенных в последней муке человеческих тел?.. Гигантские азиатские пространства — светловолосый, не тягайся с ними! Вырваны, искорежены корни. Пришел ты, ушел — всё равно: пустыня, колючка, песок...

Так был ты здесь или не был?

Марина Некрасова
Член союза писателей СССР

Предисловие к каталогу работ Юрия Вайса

Последняя выставка Юрия называлась «Я смотрю на Восток», и хотя он прожил в Таджикистане полжизни, сейчас Юрий Вайс смотрит на Восток уже издалека, из Москвы. 

«О, Азия, себя тобой я мучу» написал Велимир Хлебников.

Почему многие русские поэты и художники смотрели на Восток и мучились загадкой Азии? Дело в том, что Россия является местом «встречи» Запада и Востока. Граница между Европой и Азией, пролегающая по Уралу, прошла и по сердцу русского человека, которое разрывалось между стремлением к европейской «цивилизации» и своими во многом азиатскими корнями. В поисках этих корней мы волей-неволей обращаем свой взор к Востоку. 

Достоевский писал, что наше будущее лежит в Азии, а русские столь же азиаты, сколь и европейцы. 

Если для Европы «Смотреть на Восток» есть что-то от любопытства (пусть даже научного), то для многих из нас это есть внутренняя потребность, связанная не столько с аналитическим разумом, сколько с затаенным чувством близости с Азией. Это чувство толкало многих наших поэтов и художников на, казалось бы, неожиданные путешествия в Азию. Тогда для русских Восток во многом был Кавказ, хотя сквозь Кавказ уже просматривалась Персия. Но были и такие, которые, как, например, Бичурин, Лебедев, Верещаган достигли Индии и Китая (в Китай рвался и Пушкин). Это неосознанное чувство, которое заставляло русских людей сниматься с насиженных мест, я назвал бы поиском «утерянного рая», т.е. того естественного, «языческого», свободного существования в гармонии с природой и друг с другом. Возможно, столкновение с реальным Востоком кое-кого и разочаровало, но все же наши поэты: Пушкин, Лермонтов, Хлебников оставили нам прекрасные произведения, вдохновленные «таинственным» Востоком. 

Для Юрия Вайса Таджикистан — родной дом, поэтому тогда он не «смотрел на Восток», он жил в нем. Может поэтому мы не найдем в его живописи ничего экзотического, ни знаменитых мечетей и медресе Самарканда и Бухары, ни пестро одетых восточных красавиц, ни мудрых стариков в чалмах. Более того, живопись Юрия Вайса «таджикского» периода неожиданно остро социальна. Какие-то пенсионеры-ветераны, «Урок гражданской обороны» и тому подобное. Блеклые серовато-фиолетовые, голубовато-серые краски... Социальный художник обычно изображает язвы и пороки общества, и делает это так «некрасиво», чтобы вызвать отвращение к этому обществу (Отто Дикс, Георг Гросс — у немцев, наш — Перов). Но странное дело — Юрий Вайс каким-то загадочным образом находит красоту в изначально «некрасивой» действительности. Все эти бесплотные фигуры, отбрасывающие инфернальные тени, голые как камни «нездешние» горы и окаменелые облака образуют свой гармоничный загадочный мир — мир тишины и покоя. Общепринятое мнение, что Восток ярок и красочен не совсем верно. Кто знает, что такое ветер «афганец», меня поймет. Лишь весной, да и то на один только месяц Таджикистан «расцветает», чтобы снова погрузиться в пыльное марево палящего солнца, превращающего траву в желтое сено. Глина, песок, камень и пыль — вот и вся экзотика. Но при этом большинство художников, приезжих и местных, расцвечивает Азию яркими цветами. 

Видимо, ранний Сарьян — прародитель всего этого стиля. Для этих художников (Сарьян не виноват) «путешествия на Восток» (даже если он местный житель) есть, образно говоря, путешествие в купе поезда — когда человек смотрит на мир из окна вагона, за которым мелькают различные картины. Но этот вагон (опять же в переносном смысле) остается пространством собственной культуры — в данном случае европейской. Поэтому большинство европейских картин «про Восток» — это зачастую как бы «зарисовки», где метод, стилистика, а главное — мировозрение остаются европейскими. 

Юрий Вайс — вполне европейский художник, более того, его манера иногда перекликается со стилем некоторых западных художников начала 20 века (хотя, возможно, он даже не подозревает этого). Впервые Восток и Запад встретились на короткое время (к сожалению) на рубеже 19 и 20 веков в искусстве русского модерна (французский — ар нуво, немецкий — югендстиль). 

Чистота стиля — или то, или это — признак хорошего тона. Сидеть на двух стульях (или между) дело трудное. Но это наиболее интересное — стык двух культур Востока и Запада, и может дать совершенно неожиданный результат. Еще Лейбниц и Гете высказывали предположение, что только совмещение восточного и западного душевных типов может создать цельного совершенного человека. 

Оставаясь «западным» художником, Юрий Вайс постиг что-то более глубокое, что есть в Азии, нежели поверхностный ориентализм. 

Это «более глубокое» я назвал бы покоем созерцательности. Картины Вайса — и ранние, и последние наполнены покоем, они статичны, уравновешены в красках, в форме, в рисунке. Эта уравновешенность и рождает орнамент внутренний, а не внешне-декоративный. 

В картинах Вайса сокрыт некий смысл (как вещь в себе) непонятный и таинственный, который присущ только Азии. Почему мучил себя Азией Хлебников, как некоторые другие поэты и художники? Это попытка раскрыть этот символ. Но на то Азия и остается «загадочной», ибо расшифрованный символ становится объектом интеллектуального знания, а не веры. Не забудем, что Азия — родина всех великих религий. Живопись Юрия Вайса уводит нас куда-то в древние пласты восточных верований. 

Говоря о Востоке, Азии, я подразумеваю Таджикистан, ибо эта страна, как теперь говорят, — анклав, окруженный тюркскими государствами когда-то, задолго до нашествия арабов и принятия ислама была частью огромного кушанского царства, куда входили и Индия, и Афганистан, и часть теперешней Средней Азии. На этой земле процветали и буддизм, и зороастризм. Поэтому, когда я смотрю на картину Вайса «Пророк», мне чудится, скорее всего, Зороастр, а не христианские или мусульманские пророки. Вглядываясь в фигуры, одежды и ткани на картинах Вайса, я вспоминаю фрески Пенджикента, древние и уже наполовину осыпавшиеся. Техника последних вещей Юрия Вайса это как бы облупившиеся настенные росписи древних храмов. Это и придает им некую таинственность, нездешнесть. Эти старинные парчовые, золотые ткани, эти куски голубой или темно-синей эмали, и, может быть, какие-то драгоценные камни напоминают нам о давно ушедших эпохах, которые не раскрыли нам свои тайны, не раскрыли свои символы, и этим они и прекрасны. Картины Вайса — это вообщем-то фрески, и воспринимаются они во многом как стенные росписи. Они плоскостно-декоративны. И если в иную станковую картину с «правильной» перспективой можно «войти» и «прогуляться» по пейзажу, например, то в картины Вайса «войти» нельзя - это другой мир, другое измерение — в них как будто бы отсутствует и сам автор. 

Типично западное «увлечение» последнего столетия — самовыражаться посредством искусства. Я, Эго, Личность стоят в центре такого искусства. Художника с его страстями, страданиями, с его философией — в лучшем случае, и с его психическими отклонениями — в худшем, становится центром вселенной, этаким демиургом, который создает мир вокруг себя, исходя из своих прихотей и желаний. В восточных учениях, будь-то буддизм, индуизм или суфизм, Личность это то, что надлежит преодолеть (если перефразировать Ницше), а точнее, растворить во всеобщем. 

В этом еще одна черта живописи Юрия Вайса. Его личность как будто бы не видна. Его картины живут самостоятельной жизнью, независимо от характера, темперамента, изгибов биографии автора. В то время как для западного художника его частная жизнь является не менее важной, чем его искусство. Ван Гог важен не только своей живописью, но и своей жизнью, своими письмами, своей трагической судьбой. По картинам Вайса (даже по социальным сюжетам) мы не сможем себе составить представление о том, что происходит в стране, в Таджикистане, в частности. И эта вневременность как раз и является началом «религиозной» живописи. Под «религиозной», за неимением другого понятия, я подразумеваю не обязательно изображение сцен священной истории, а нечто другое, вероятно, точнее будет слово — одухотворенная живопись. Это относится и к живописи, в которой Вайс иногда приближается к абстрактной. Недаром Кандинский назвал свою книгу: «О духовном в искусстве». Без одухотворенности искусство мертво. 

В поисках этой одухотворенности Юрий Вайс и смотрит на Восток. 

Владимир Серебровский
Заслуженный художник РФ. Главный художник МХАТ имени М. Горького.

Битва на склоне горы

В одном из стихотворений позднего цикла Гёте Западно-восточный диван есть двустишие в стиле персидской поэзии:

Gehe du, im reinen Osten
Patriarchenluft zu kosten

To есть «Отправляйся на Восток и отведай там чистого воздуха патриархов». Эта мысль постоянно вращалась в умах европейцев (в том числе и российских людей) в последние столетия. Азия обещала источник истин, утоление жажды, новое открытие утерянных смыслов. Пушкинский Пророк тоже ведь влачился не по долинам Европы, не по равнинам России, а по жарким скалистым и песчаным нагорьям Азии, среди ее чудес и миражей.

Юрий Вайс начинал свой путь художника в этой волшебной стране чудес, видений, прозрений и пророчеств. Его давно обрусевшие немецкие предки были в срочном порядке высланы в далекие пустыни твердой рукой сталинской власти, когда началась вторая великая война с Германией. Молодой художник жил и работал в Таджикистане. До поры до времени он ощущал себя на своем месте. «Чистый воздух патриархов» очень ему подошел. Вайс всегда обладал ясно выраженными задатками монументалиста. Его влекла к себе величавая ясность, кристаллическая стройность и прозрачность форм. Его ранние живописные опыты основаны на «восточном классицизме», на традициях византийских фресок и мозаик, на уроках персидской миниатюры.

Ему хотелось организовать поверхность картины таким образом, чтобы там было всего три-четыре больших цветовых пятна. Ничего случайного. Только несомненные и вечные вещи. Геометризованные очертания человеческих фигур, деревьев, домов и скал; прозрачные, светящиеся акварельные тона высокогорья. Обитая среди гор, наблюдая особый ритм жизни, вслушиваясь в архаическую неторопливую речь горных и долинных таджиков, Вайс находил в этом воздухе, в этих звучаниях, красках и ритмах нечто созвучное себе. Таковы «Погребение», «Старый парк» и другие работы «азиатского» периода. Вечность, созерцание, мудрость и глубокий душевный покой — вот о чем были эти ранние работы талантливого живописца и графика.

Юрий Вайс. «Погребение» 1984 г. Холст, масло

Затем пришла новая свобода, ибо развалилась советская империя. Вместе с этим нежданным счастьем пришли великие беды. Русскоязычное население попало под удар. Азия повернулась другим лицом. Оказалось, что мудрых патриархов не видно и повсюду маячат горячие полуграмотные парни с автоматами и самыми примитивными представлениями о вере, о пророке Мохаммаде и «священной войне» против неверных. Впрочем, еще больше было тех, кто торопился воспользоваться моментом и захватить побольше материальных благ. «Некоренным» жителям пришлось поскорее уносить ноги: русским и украинцам, евреям и прочим. Вместе с другими отправился в Россию и добродушный, сильный и трудолюбивый Юрий Вайс, поклонник Востока и превосходный мастер живописи. Пришлось ехать через сердце Азии в грузовых вагонах, охраняя свою семью и имущество днем и ночью с автоматом Калашникова в руках.

Юрий Вайс. «Старый Парк» 1987 г. Холст, масло

Лишь близкие люди ведают о том, сколько лет пришлось художнику искать свое место в Москве, какими заказами заниматься, сколько лет работать днями и ночами, чтобы создать дом, быт, порядок, уют и достаток в своей семье и своей мастерской. Без этого он жить не умеет, и на новом месте он устраивается и обосновывается надолго.

Его живопись меняется. Трансформации начались еще в годы смуты и развала и продолжились после переселения в Москву в 1994 году. Понемногу исчезают остатки повествовательности и намеки на реальное пространство. Поверхность холста и бумаги, обрабатываемая карандашом, маслом или акварелью, теперь все более приближается к стилю древнего иероглифического письма или к чистой абстрактной живописи. Намеки на человеческий профиль, голову, дерево или дверь позволяют угадывать здесь тот или иной сюжет. На самом деле художнику теперь нет нужды рассказывать. Уже не важно, где и кто здесь спит или сидит у очага, спускается на коне с гор в долину, лежит мертвый и запеленатый, ожидая погребения.

Разделять и осмыслять, вникать в подробности и уточнять детали, рассказывать истории и намекать на мораль и дела людские становится необязательным. Наступает состояние созерцания. Тяжелое и легкое, материальное и духовное, реальное и фантастическое, человек и предмет — все приходит к одной цели, к одному итогу. В мировоззрении Востока очень важна идея о Едином, о целостности мироздания. Культура ислама, буддийская традиция и китайская мудрость твердо уверены в несомненности такой картины мира.

Вообще говоря, трансцендентальная медитация и переживание Единого вовсе не требуют живописного искусства или эстетических прелестей. Там, в точке окончательной снятости наших мерок и понятий, красивое не лучше уродливого, а искусство не имеет никаких особых прав. Однако же эстетическая утонченность и отточенность вкуса не умаляются в последних работах Вайса, а скорее наоборот. Отсюда и парадокс, отсюда и недоумение нашего глаза. Глаз любуется изысканными ритмами и сверканием рубиновых, сердоликовых и опаловых тонов, разглядывая большую (более полутора метров в ширину) акварель 2003 года под названием «Битва». Но мы любуемся красотой гибели, мы наслаждаемся радостью безумия и насилия. Бесконечный, уходящий в небо горный пейзаж усеян тысячами кровавых капель, которые кишат на этих склонах, атакуя друг друга. Это молекулы или амебы, люди или насекомые — в данном случае не важно. Они вечно истребляют друг друга в лоне матери-природы, а глаз смотрит как зачарованный на эту нескончаемую борьбу за существование, на этот путь Жизни, которая живет за счет постоянного уничтожения одних клеточек другими.

Юрий Вайс. «Битва» 2003 г. Бумага, акварель.

Художники этого переломного периода создали новое искусство России. Московские живописцы конца XX века именно такими делами и занимаются. Они создали новую панораму евразийской цивилизации, в которой есть быт, история, архитектура, моральные нормы, политические доктрины, эстетические законы. Все это отливается в классические формулы монументальной картины. Написано мастерски. Владимир Брайнин и Валерий Кошляков умеют делать свое дело. Но их картины словно стоят на краю глубокой ямы, и это чувствуется. Мы разглядываем эти дома и улицы, эти моменты покоя и средоточия смысла, и ясно соображаем, что развал, крах и бред находятся на расстоянии полушага. Новое искусство России — это искусство мирной жизни, в котором зашифрована память страха и гротеска и подозрение, что наша мирная жизнь есть нечто вроде миража, недолговечного сна. За этой пеленой бурлят черные воды ненависти и безумия.

Тут у нас такое искусство, какое есть. Оно не может быть другим — утешительным или эстетически полноценным. Оно решает нечеловеческий вопрос о том, каким образом добро является злом, оставаясь добром, и как это так получается, что прекрасное и кошмарное — это как лицевая сторона и изнанка одного и того же одеяния. Вот мы смотрим на сверкающую и драгоценную переливчатую поверхность акварелей Юрия Вайса. Это роскошь, это мраморная поверхность, украшенная драгоценными камнями. Но повествует эта живопись о том, как смерть подстерегает жизнь, как тысячи живых существ пытаются лишить жизни тысячи других живых существ.

Нельзя сказать, что московские художники конца века (Вайс и Брайнин, Кошляков и другие) узнали нечто такое, чего до них никто не знал. Европейское искусство XX века было близко знакомо с переживаниями такого рода. Приходят свобода и мир. Жизнь налаживается. А люди искусства видят ухмылку смерти и запечатлевают гримасы бреда и нелепости.

Европейцы перенесли в 1939 —1945 самую ужасную войну в истории всех времен и народов. Но гитлеровский фашизм был побежден. Что же теперь оказалось?

Американцы сбрасывают атомные бомбы на мирные города Японии, западные союзники старательно выдают Сталину более четырех миллионов перемещенных лиц (из которых только немногие выжили). Артур Кестлер и другие приводят достоверную информацию о терроре, который творится в СССР. Дальше больше. Послевоенная жизнь Запада была путем к ужасному знанию. Что творилось в европейском Сопротивлении, какие зверства происходили в мирной Швеции и демократической Англии. Понятия «мораль, справедливость, свобода, культура» и вообще идеи «вечных ценностей», которыми оперировали свободные нации в борьбе против смертельного врага, представлялись проваленными.

Победили силы тьмы. Какими методами победили, кто победил, как победили? Коммунисты и антикоммунисты, демократы и диктаторы, немцы и русские, американцы и французы, китайцы и японцы оказались зверями. Освободители, герои, но все равно звери и убийцы. Провозглашая высокие идеалы, выкрикивая самые правильные слова, все они совершали преступления против человечества. Человек XX века не выдержал экзамена на человечность. Вот о чем заговорило искусство самых проницательных художников Запада и России.

Обитатели России и ее соседи снова столкнулись с этим фактом в конце века. Сотни миллионов .и побежденных от кремлевской диктатуры людей обнаружили, что демократические освободители и борцы с диктатурой — такие же обманщики и грабители, как и другие власть имущие. Они освободители и герои, защитники света и добра, но притом они же и послужили причиной новых страданий и смертей. Пафос национального возрождения и религиозного очищения оборачивался то тупым варварством, то холодным цинизмом. Юрий Вайс увидел эти два лица новой истории, когда неделями ехал в старом вагоне с Востока на Запад, каждую минуту ожидая обстрела или подрыва. Свобода, мир, спасение, они же новая чума и новый кошмар.

Юрий Вайс. «Перекати-поле» 2003 г. Холст, масло

Если же говорить об искусстве как таковом, то именно в описанной выше ситуации и в описанных выше условиях существования возникает острейшее противоречие неомодернизма. Художники пишут красивые картины. Брайнин умеет делать это, и Вайс, и Кошляков. У них есть качество, есть мастерство, есть все, что надо для большого искусства. Что же они делают? Пользуясь культурной мерой вещей, владея своим великолепным ремеслом, они наводят порядок и дают образцы гармонии в соответствии с законами разума, смысла, меры и красоты. Но они же не идиоты, не вруны и не лицемеры. Не коммерческие украшатели стен. Они знают и умеют показать, что великолепие и гармония видимого мира прикрывают собой, как покрывалом майи, бред и ужас подспудных истин.

Об этом говорит большое многочастное панно Вайса «Перекати-поле» — своего рода аллегорическая автобиография вынужденного переселенца. Мы вольно катаемся по обширным равнинам. Нас освободили, нам посчастливилось, нам выпал исторический шанс. Но все равно деваться некуда. Впереди и сзади, справа и слева — одно и то же. Наша свобода есть наша несвобода. Смысл нашего перекатывания отсюда туда и оттуда сюда всегда один и тот же. Противоположности рухнули, мы остались без дифференций.

Александр Якимович
Иллюстрированный журнал по искусству «Собрание» №2, май 2005 г.

XVII выставка произведений молодых художников
«Мир-искусство-человек»

...Всматриваться в людей, их жизнь, их прошлое с тревогой и надеждой, с недоверием и сочувствием, не торопиться с самоуверенными выводами, а научиться сострадать, предостерегать, напоминать, то есть смотреть на реальность без розовых очков и равнодушного цинизма, — вот это и есть стремление, которое набирает силу в 80-е годы. Пожалуй, здесь можно видеть главную перспективу нашего художественного развития.

Юрий Вайс. «Час гражданской обороны», 1986 г. Холст, масло.

Если абсолютных художественных достижений пока что на этих путях не заметно, то относительные достижения хорошо видны и достойны самого серьезного отношения. Внушают надежды те сдвиги, которые происходят в живописи Юрия Вайса. Впечатляет его «Час гражданской обороныя». Два сгустка людей, сгрудившихся в низком подвальном помещении вокруг стола, на котором раскинулся прорезиненный, с прозеленью, холодный и жесткий костюм против радиации («общевойсковой защитный костюм» — ОЗК), — зрелище тревожное. И не только потому, что спасительный костюм похож скорее на высохшую оболочку человека, на мумию с тупым рылом противогаза. Тревожит послушная дисциплинированность людей, сбившихся в два плотных «стада» справа и слева от демонстрационного стола. Но напугать — не самое нужное и не самое сложное дело.Важно то,что картина еще и внушает надежду — и мощной компактностью человеческих масс, которые сильны своей спаянностью и, пока они собраны вместе, не могут превратиться в тени и высохшие останки. Работа Вайса волнует прозрачной,фресковой легкостью живописи.

Мир художника по-настоящему сложен: прекрасен, проникнут ощущением смертельной опасности, но и ощущением надежды. Мы еще пока все вместе, мы дышим воздухом, мы радуемся свету и жизни, — подсказывает художник, — так не дадим себя одурачить, запугать и разъединить.

Александр Якимович
«Молодые художники 80-х. Дебюты». Советский художник, 1990 г.

«Как мог выставком пропустить картину Ю. Вайса «Час гражданской обороны»? Вглядитесь в эту картину. Позор!!! И в центре её офицер Советской Армии. Докатились! Попахивает злопыхательством! Выставка демонстрирует бездуховность, возведенную в принцип. Жалко потерянного времени.»

Из книги отзывов, инкогнито.